Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Такие люди просто не умеют общаться, боятся друг друга.
– Беда в том, что такие люди сейчас захватили влияние на умы, известные актёры и политики в эфире сокрушаются, что в стране такая жизнь, что невозможно не пить. Политики! Люди, которые эту жизнь и создают. Они даже не анализируют, что фактически говорят следующее: «Я хреновую жизнь создал, потому что ваще не знаю, как это делать, поэтому пусть народ лучше квасит и не мотает мне нервы своими претензиями». Образ угрюмого спившегося мужика, который всем только бьёт морду, кто «не догоняет» без слов, стал эталоном настоящего мужчины, хотя это человек с серьёзными нарушениями элементарных коммуникативных способностей. Мы считаем себя душевными и общительными, а на деле не можем без водки завязать разговор и устроить праздник. Как выпили – не заткнуться, кто-то хихикать начинает, кто-то с ножом на собеседника кидается. Чёрт-те что из людей лезет, а это прёт самая суть, словно человек болтунчик принял. С этим эффектом «сыворотки правды» знакомы практически все, кто вынужден жить или соседствовать с пьяницами. Пациент впадает в состояние эйфории, повышенной речевой и двигательной активности, охотно отвечает на любые вопросы, ведет себя непринуждённо и благодушно. На обывательском уровне принято считать, что это хорошо: человеку весело, и слава богу. Но вскоре наступает ступор, похмелье, настроение кардинально меняется на привычное угрюмое и замкнутое. Такие опыты по растормаживанию психики ставили в советских спецпсихбольницах и институте Сербского с помощью барбитуратов, этаминала какого-нибудь или барбамила. Их во многих странах делали, но официальной медициной они признаны бесчеловечными и мерзкими, как насилие над беззащитным мозгом. Но в нашей культуре эти «бесчеловечные опыты» над психикой, которая утратила природную функцию самостоятельно расслабляться и восстанавливаться, называют «весельем» и даже «праздником». Только вместо барбитуратов используется водка, когда некий хороший парень хочет отдохнуть и пообщаться, да вот беда – не может. И хочется, да не можется, просто какая-то эмоциональная импотенция! У нас люди очень зажатые, они никакие не общительные и не открытые, что всегда выдают резкие контрасты в настроении, словно человек медикаменты принял, и они кардинально поменяли поведение.
– Мой Дениска тоже, как выпьет, только тогда меня и замечает, – грустно сказала Даша.
– И что, нравится?
– Нет. Ненастоящее всё какое-то. И сразу на меня злится, что я не вижу ничего весёлого в его пьяном «веселье», сразу про всех баб начинает кричать, какие они суки и…
– Шлюхи на букву «бэ»? И ты ещё сожалеешь, что с таким развелась?
– Жалко его.
– А себя? Ведь такие «жалкие» очень жестокие, как правило. Вот он детей у тебя отсудит, потому что ты на аэробику попёрлась, решила собой заняться в кои-то веки, вместо того, чтобы на кухне у плиты в почётном карауле стоять.
– У меня мама сейчас с ними… Неужели за это могут детей забрать?
– Запросто.
– Неужели это плохо, что я один раз в жизни сходила в спортивный клуб?
– Нет такого понятия, как плохо или хорошо – есть то, что кем-то принято считать плохим или хорошим. Мода на манеры, здоровый или нездоровый образ жизни может легко поменяться под влиянием обычной рекламы, не говоря уж о кинематографе. Эталон русской бабы – услужливая кошёлка, а ты посмела от него отступить. Тебе не стыдно?
– Нет, ха-ха-ха!
– Хоть какой-то прогресс. Хочешь, я тебе расскажу, как мой дед с бабушкой познакомился? – и Саша внимательно посмотрел на Дашу. – Никому не рассказывал, но ты так хорошо слушаешь.
– Просто ты интересно рассказываешь, – опять смутилась Даша.
– Ладно, обменялись комплиментами… Они прожили вместе больше шестидесяти лет. Говорят, из нашего поколения половина не доживёт до шестидесяти, потому что ширяются, квасят и жрут гамбургеры. А деду исполнилось восемнадцать в сорок втором, у него уже повестка в кармане была, но он попал под воздушную тревогу и очутился в бомбоубежище. Сидит там один среди стриков и женщин, вдруг перекрытия затрещали и с потолка вылезает бомба носом, как акула. Были авиабомбы, которые не взрывались, а зарывались носом глубоко в землю – их до сих пор находят. В бомбоубежище свет погас, все орут – очень страшно. Деду тоже страшно, но и стыдно, что он единственный мужик среди баб и боится. Может не просто бомба взорваться, а потолок обвалится под её тяжестью, что ничем не лучше: похоронит всех заживо на большой глубине. Представил, как это глупо, если откопают его с «пригласительным билетом» на фронт в кармане среди гражданских лиц. Вдруг его кто-то берёт за руку и женский голос говорит: «Вы бойтесь, как и все, не стесняйтесь. Если мы здесь все погибнем, то никто не узнает об этом, так чего переживать?». Дед расстроился, что вот и слабый пол его смятение заметил, но сразу трястись перестал: интересно стало, кто эта женщина, как выглядит, как она настолько точно угадала его чувства? Так и просидели, взявшись за руки, когда вокруг все с жизнью прощались. Так и вышли вместе, он её не отпускал, очень хотел увидеть. Обычная девчонка, студентка, должна с институтом ехать в эвакуацию, но взял у неё адрес зачем-то, чтобы было кому писать: говорят, на фронте это очень важно и даже престижно, когда есть кому писать, в смысле, женщине. Потом искал её после войны: дом, где она с родителями жила, разбомбили, их переселили в соседнюю область. Тогда многие друг друга искали и не находили, целые города были вверх дном перевёрнуты, людей туда-сюда перемещали эшелонами. Он испугался, что не увидит её больше, все адресные столы переполошил, но нашёл. Только одно касание руки его так зацепило на всю жизнь. Вот как бывает. А современные люди могут отвергнуть человека, если он не похож на звезду эстрады или киногероя – на уже кем-то созданную картинку, хотя с ней может быть очень неуютно при более близком контакте. Но зависимость от этой придуманной чужим воображением картинки колоссальная.
– Люди вроде и зрячие, а как слепые.
– Это ты точно подметила! Слепые ведь тоже находят любовь, но ориентируются совсем не другие качества. Слепой вынужден включить на максимум все прочие чувства восприятия и выбирает даже точней тех, кто якобы видит. Он уже не влюбится в наркоманку, садиста, лжеца, потому что по рукопожатию, по интонации голоса почувствует: что-то не то. У нас в коммуналке, где я с матерью жил, была одна слепая старуха, мы её звали Вангой. Она людей определяла по речи и запаху, редко ошибалась. Для неё человек был неотразим, если мог чай правильно заварить или дышал ровно, «не гремел нутром», как она говорила. Мою мать называла красавицей, потому что она всегда варила ароматные супы и никогда не заливала пол на кухне, как другие «раззявы», отчего становилось скользко. Помню, сосед-бабник притащил какую-то очередную «настоящую любовь», всем её нахваливал, что она якобы на Линду Борман похожа – была такая американская порноактриса. За то и полюбил всей душой. Конечно, вскоре разочаровался: избранница не владела талантами звезды фильмов для взрослых, а наша Ванга её сразу забраковала: «Что тут любить? Голос такой трескучий, из трёх слов – два матерных. Становится слащавым, когда хоть какой-нибудь кобель на горизонте появляется. Постоянно всех оскорбляет и даже не замечает этого. И меня толкнула в коридоре, не заметила. Значит, ещё и неуклюжая». Но её мало кто слушал, больше верили своим глазам. Я много позже читал о таких мастерах рукопашного боя, которые умели в кромешной темноте разглядеть противника по дыханию, определить его силу, как он воздух рассекает ударами…
Саша начинал нравиться Даше своими рассуждениями, как он верно всё подмечает и не боится откровенно говорить о себе. Она даже не думала, что есть такие понимающие мужчины, с которыми можно поговорить о своей чисто бабьей беде:
– У современных папаш ответственности вовсе никакой: детей сделал и побежал. И заметь, никто их в этом не упрекает. Наоборот, говорят: нормальный мужик, НАШ человек, так и надо! А стоит только женщине посвятить лишний час времени себе, как на неё накинутся и самые никчёмные мужчины, и точно такие же кошёлки, как она сама. Ей нельзя думать о себе, а мужчине – можно. Она не может сказать: «Извини, старичок, я сейчас пойду на футбол, а ты уж тут как-нибудь сам», зато мужчина – может. Но это ведь неправильно. Конечно, когда женщина девять месяцев носит в себе эмбрион, который потом превращается в живого человечка, она просто не в состоянии его бросить. Но если мужчина согласен взять на себя детей, то пусть берёт. Пусть, в конце концов, отрабатывает за всех подлецов, которые наплевали на жён и детей, сбежав делать несчастными новых тёток.
– Но ведь дети больше к матери привязаны…
– Ой, да это сами мужики и придумали, чтобы на баб всё самое трудное свалить, а самим порхать без забот, но с деловым видом, с глобальными думами на челе. Дети привязываются к тем, кто рядом, а современные дети вообще ни к кому не привязаны, потому что взрослые дураки за них воюют между собой. Дети сами на взрослых смотрят, как на детей неразумных, и манипулируют ими, как хотят: «Купи то, да достань это, не то к маме-бабушке жить уйду, к тётке уеду – они мне давно обещали всё купить!». Твои-то ещё не говорят тебе таких слов?
- Прямой эфир (сборник) - Коллектив авторов - Русская современная проза
- Автобус (сборник) - Анаилю Шилаб - Русская современная проза
- Риторика - Наталья Горская - Русская современная проза
- Принцип нечетности тапка - Александр Котляр - Русская современная проза
- Принцип неопределённости - Андроник Романов - Русская современная проза